Любой участник школьного сообщества, который считает, что нарушены школьные правила или вообще что-то происходит не так, может написать об этом заявление для комитета и положить в специальную папку. Бланки заявлений, папка и ручки всегда на столе в гостиной. Не умеющие писать обращаются за помощью к умеющим.
Здесь же в гостиной висит список действующего состава JC: 2 клерка, избираемых на четверть, и 5 учеников из разных возрастных групп, работающих в JC в этом месяце. Рядом список дежурства сотрудников – каждый работает в JC 1-2 дня и потом сменяется. А еще список всех учеников школы по возрастным группам – на случай, если понадобится заменить кого-то из членов JC, потому что он не пришел в школу или является участником рассматриваемого дела.
Каждый день в 11 комитет собирается в красивой угловой комнате со стенами, обитыми темным деревом и с видом на пруд и парк. Каждый день, проведенный в школе, я приходила на заседание, и как завороженная наблюдала происходящее там.
Сколько возмущения, страха, дискомфорта, внутреннего протеста, неприязни вызвала идея наличия «суда» практически у всех в нашей школе и её окружении. Взрослые вспоминали и историю страны, и личный пионерский и комсомольский опыт: доносительство, публичное порицание, клеймо позора – в общем, кошмар и ужас. Некоторые дети настораживались, прежде всего, видя напряжение у взрослых, но ещё и потому, что было непонятно: что, и там будут обвинять, ругать, наказывать? Но комитет (у нас в школе его решили назвать «Рассудительный») не про обвинять, ругать и наказывать. Он про то, чтобы понять, что произошло, выслушать всех, кому есть, что сказать, как следует разобраться и придумать, что можно сделать, чтобы исправить проблему или предотвратить её появление в будущем. На наших заседаниях сразу же установился спокойный доброжелательный настрой. Очень быстро его подхватили (а, может быть, сами создали?) дети. Постепенно доверием к работе комитета стали проникаться даже самые осторожные и сомневающиеся дети (и взрослые).
И всё же то, что я увидела в Садбери, произвело на меня неизгладимое впечатление. Прежде всего это, конечно, атмосфера. Абсолютно спокойная и пронизанная уважением к каждому участнику.
Тихо. Все сосредоточены. Настроены на серьезную и скрупулёзную работу. Зачитали дело. Позвали участников. Расспросили, очень внимательно выслушали. Затем члены JC тщательно прорабатывают формулировку, которая будет внесена в бланк заявления. Все участники, включая заявителя и того, про кого написали заявку, дополняют и комментируют. Сейчас у всех одна задача: чтобы произошедшее было описано максимально точно, и при этом, по возможности, кратко. Затем члены JC голосуют за окончательную формулировку. У участников события тоже спрашивают, согласны ли они с формулировкой и всё ли в ней понятно. Часто после этого этапа заявителю сообщают, что он может уйти, и он, как правило, с радостью уходит, чтобы поскорей вернуться к своим прерванным занятиям.
Следующий шаг – разобраться, были ли нарушены какие-то правила школы, и если да, то какие и кем. Под рукой свод правил и шпаргалка со списком самых часто нарушаемых правил с номерами пунктов. Если нарушено несколько пунктов или если оказалось, что нарушителей несколько (например, заявитель тоже что-то нарушил), всё записывается в бланке отдельно. По каждому пункту снова голосуют: все ли согласны, что именно это правило было нарушено. После каждого пункта главный клерк обращается к нарушителю и разъясняет, какое именно правило, а также поясняет, что нужно было сделать, если это уместно.
И, наконец, последний этап: определение последствий. Каждое нарушение школьных правил приводит к последствиям. Каждое последствие назначается с целью помочь человеку обратить на ситуацию больше внимания, суметь не повторять. Назвать это наказанием даже как-то не поворачивается язык. (Но это наш, русский язык. А там все совершенно спокойно оперируют понятиями «sentence», «guilty» и так далее). Самое частое последствие, с которым я столкнулась на заседаниях, а также листая старые протоколы, это предупреждения («warning»), ограничения на день, на два доступа в какие-то помещения – как правило, в те, где было совершено нарушение. Попадались и мелкие денежные штрафы – по доллару, по два, а за многократные нарушения по пять-восемь.
О многократных нарушениях. В распоряжении JC есть архив всех нарушений и последствий за текущий год, отсортированный по именам. Перед тем, как определять последствие, смотрят архив, чтоб понять: с человеком впервые такое или он «рецидивист» ). Если впервые – очень вероятно получить простое предупреждение (если, конечно, нарушение не касается, например, безопасности или физического воздействия – это очень серьезные нарушение по меркам школы). Как мне потом объяснили, даже если нарушение многократное, это не обязательно означает, что будет эскалация последствий, но иногда она бывает. Скажем, какой-нибудь ученик – а чаще такое происходит с младшими – забывает убрать за собой остатки еды. Если он с этим попал на JC (хотя это не обязательно происходит – могут и «на месте» заметить и напомнить убрать), его предупредят, может быть несколько раз. Потом могут назначить последствие в виде требования один день есть только на кухне. Зачем? Да просто потому, что там больше вероятность, что будет обедать рядом кто-то еще и сможет напомнить ребёнку убрать за собой ещё до того, как он снова что-то оставит! Если нарушения всё равно продолжаются, через несколько 1-дневных ограничений может последовать ограничение на несколько дней или даже больше. Видимо, работает неплохо, потому что за неделю моего пребывания в школе со 120 детьми всех возрастов я видела в конце дня только небольшое количество крошек на полу в паре комнат.
Итак, назначаемое последствие в JC тоже детально обсуждают. Нарушитель здесь же, иногда просто спокойно ждет, иногда высказывает свое мнение. К нему тоже прислушиваются. За окончательный вариант снова голосуют и вписывают его в бланк. Главный клерк снова разъясняет нарушителю, какое последствие назначено. После этого нарушителя отпускают.
Бывает так, что JC решает, что нарушения не было, и тогда в бланке записывают «no substance» и дело закрывают. Бывает, что что-то рассматривается не один день и не два. Если дело хоть сколько-нибудь серьезное и, возможно, требует серьёзных последствий, JC передаёт этот вопрос на решение школьного собрания. И вообще, школьное собрание получает информацию обо всех решениях, принятых JC за последнюю неделю, и может изменить последствие или вообще отправить дело обратно на рассмотрение. Если же нарушитель не согласился с последствиями или с самим фактом нарушения им правил, он может потребовать настоящего судебного разбирательства, с присяжными, защитой и так далее.
Что же такого особенного в атмосфере заседаний, что произвело на меня такое впечатление? Пожалуй, всеобщие усилия, направляемые на то, чтобы рассматривалось и обсуждалось только событие, а не личности участников. Я не знаю, как это объяснить, но прямо в воздухе чувствуется настрой на то, что у всех одна общая задача – сделать так, чтобы в школе было хорошо и спокойно всем. Для этого мы тщательно все вместе восстановим картину произошедшего. «Да, мы шумели на балконе» — «Нет, не только на балконе, мы еще в игровую заходили». «Он бросал свою игрушку, и она задела меня по лицу» — «Нет, моя игрушка ему ещё и по ноге попала». Не будем при этом бросаться обвинениями, злиться, обижаться, торжествовать… Ничего личного, только бизнес. Я не знаю, как они это делают. Наверное, годы тренировки. Это всё глубоко в культуре школы. А, да, и еще юмор! Несмотря на всю серьезность происходящего в комнате периодически раздается смех. Я замечала, как иногда кто-то из более старших разряжал обстановку шуткой. Мне кажется, они научились этому у взрослых. Например, у Ханны. Она умудрялась прямо во время обсуждения то встретиться с кем-то взглядом и подмигнуть, улыбнуться, сказать что-то приятное, пошутить, даже жвачку предложить, чтобы немножко утихомирить и помочь сосредоточиться на обсуждении.
И ещё уважение. В том, как выслушивают. В том, как спокойно и деликатно делают замечание, если вдруг нарушена процедура – например, кто-то начал перебивать, не поднял руку, шумит и мешает обсуждению. В том, как не накидываются с обвинениями. В том, что никто ни разу не сказал что-то типа «вот вечно ты так…». И в том, что к нарушению относятся, как к ошибке, которую мог совершить любой. И что никакая ошибка – это не клеймо и не повод изменить отношение к человеку.
Я не знаю, как еще описать эту удивительную атмосферу и её составляющие. Это и так уже самый длинный пост из всех, а мне всё кажется, что я так и не смогла её передать и объяснить, почему после этого опыта у меня не осталось ни малейшей тревоги о том, что это какой-то позорный обидный процесс, что это кого-то унижает или травмирует, что это учит бежать жаловаться и не учит разбираться самому. Или не учит уважению и терпимости. Наоборот, это целиком про уважение и терпимость. А ещё про то, что никто не может нарушать ничьи права. А если мои права нарушены, то я могу их защитить (и каждый может) и я знаю, как.